Тема дороги в творчестве Н.В.Гоголя. | Автор топика: Alexandra
В поэме "Мертвые души" все построено на теме пути.
"Так говорит Господь: вот Я предлагаю вам путь жизни и путь смерти" (Иерем.
Alexandra (Arely) Отрывок из книги Юрия Манна «Постигая Гоголя». М., 2005.
Образ дороги возникает с первых строк поэмы; можно сказать, он стоит у ее начала. «В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка...» и т.д. Образом дороги поэма и завершается; дорога — буквально одно из последних слов текста: «Русь, куда ж несешься ты, дай ответ? .. Летит мимо все, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают дорогудругие народы и государства».
Но какое огромное различие между первым и последним образами дороги! В начале поэмы это дорога одного человека, определенного персонажа — Павла Ивановича Чичикова. В конце — это дорога государства, России, и даже больше, дорога всего человечества, на которой Россия обгоняет «другие народы».
В начале поэмы — это вполне конкретная дорога, по которой тащится вполне конкретная бричка, с хозяином и двумя его крепостными: кучером Селифаном и лакеем Петрушкой, запряженная лошадьми, которых мы также представляем себе вполне конкретно: и коренного гнедого, и обоих пристяжных коней, чубарого и каурого, по прозвищу Заседатель. В конце же поэмы представить себе дорогу конкретно довольно трудно: это образ метафорический, иносказательный, олицетворяющий постепенный ход всей человеческой истории.
Эти два значения, как две крайние вехи. Между ними располагаются множество других значений - и прямых и метафорических, образуя сложный и единый гоголевский образ дороги.
Переход одного значения в другое — конкретного в метафорическое – чаще всего происходит незаметно. Вот отец Чичикова везет мальчика в город; пегая лошадка, известная у лошадиных барышников под именем Сороки, день-другой бредет по российским весям, въезжает в городскую улицу... Отец, определив мальчика в городское училище, «на другой же день выбрался в дорогу»— домой. Чичиков начинает свою самостоятельную жизнь. «...При всем том трудна была его дорога», — замечает повествователь. Одно значение образа, вполне конкретное, «вещественное», незаметно сменяется другим, метафорическим (дорога как жизненный путь).
Но порою такая смена происходит подчеркнуто резко, неожиданно. Встречаются и более сложные случаи, когда смена различных образов-значений происходит то постепенно, то резко, внезапно.
Чичиков уезжает из города NN. «И опять по обеим сторонам столбового пути пошли вновь писать версты, станционные смотрители, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином... пешеход в протертых лаптях, плетущийся за 800 верст, городишки, выстроенные живьем...» и т.д. Потом следует знаменитое обращение автора к Руси: «Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу...»
Alexandra (Arely) Переход от конкретного к общему по-прежнему еще плавный, почти незаметный. Дорога, по которой едет Чичиков, бесконечно удлиняясь, рождает мысль о всей Руси. Тут даже не скажешь, что один конкретный образ переходит в другой, метафорический. Просто перед нами увеличивается масштаб: пространство, которое пересекает тройка Чичикова, бесконечно расширяясь, переходит в пространство всей страны, и это дает повод для вдохновенного монолога автора о Руси.
Потом этот монолог в свою очередь перебивается другим планом. Чтобы вы почувствовали характер перебива, напомню окончание монолога и те строки, которые в него вклиниваются, его перебивают.
«...И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились и мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!
- Держи, держи, дурак! - кричал Чичиков Селифану.
- Вот я тебя палашом! - кричал скакавший навстречу фельдъегерь с усами в аршин. - Не видишь, леший дери твою душу: казенный экипаж! - И, как призрак, исчезнула с громом и пылью тройка.
Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога! и как чудна она сама, эта дорога: ясный день, осенние листья, холодный воздух... покрепче в дорожную шинель, шапку на уши, тесней и уютней прижмешься к углу! »
Известный русский ученый, теоретик литературы А. Потебня находил это место «гениальным». Потебню поразило, «как неожиданно обрывает занесшуюся мысль холодная действительность»; поразила та резкость, «с которой этим выставлена противоположность вдохновенной мечты и отрезвляющей яви».
И действительно: резкость перехода доведена Гоголем до высшей точки. Нет никаких фраз, подготавливающих переход, нет пояснений рассказчика, скажем, пояснений такого рода: «Но возвратимся к нашему герою...» Или: «А в это время с нашим героем происходило то-то и то-то». Просто один план «вдвинут» в другой: во вдохновенную речь поэта врывается грубая брань Чичикова и встретившегося ему фельдъегеря, - и мы, словно упав с неба на землю, видим перед собою не сказочно-незнакомое пространство России, а конкретную дорогу, ту, по которой едет тройка Чичикова...
Но затем, также неожиданно, эта картина уступает место другой: словно и Чичиков, и его бричка, и скакавший навстречу фельдъегерь были всего лишь мимолетным видением.
И уже не Чичиков восхищается дорогой, не он покрепче закутывается в дорожную шинель, тесней и уютней прижимается в угол кареты. Не он дремлет, прижавши к углу своего соседа (Чичиков ведь, мы помним, находился в карете один: Петрушка с Селифаном сидели на козлах). Не Чичиков вдохновенно любуется наступившей ночью. «А ночь! небесные силы! какая ночь совершается в вышине! »
Alexandra (Arely) Кто же этот персонаж? Похоже, тот самый, который произносил глубоко-вдохновенную речь о Руси, словом, не кто другой, как автор. Но вот что интересно: сменив персонажей, сменив тон рассказа - прозаический, с просторечными репликами, на вдохновенный, возвышенно- поэтический, — Гоголь не изменил на этот раз характер центрального образа - образа дороги. Образ дороги не стал метафорическим - перед нами одна из бесчисленных дорог российских просторов, подобная той конкретной дороге, по которой мчится бричка Чичикова.
Смена прямых и метафорических образов дороги обогащает смысл поэмы. Имеет значение и двоякий характер этой смены – постепенный, «подготовленный», и резкий, внезапный. Постепенность перехода конкретного образа в метафорический напоминает нам о том, что вполне определенные картины и персонажи поэмы несут в себе обобщающее значение: путь Чичикова оказывается жизненной дорогой не одного, а многих людей; обыкновенные российские большаки, веси, города складываются в колоссальный и чудесный облик родины.
Резкость же перехода конкретного образа в метафорический подчас говорит, если использовать выражение Потебня, о резкой «противоположности вдохновенной мечты и отрезвляющей яви». Высокому, вдохновенному образу России, стране будущего, так же противоречит ее сегодняшняя «бедность» и «несовершенство» (выражения Гоголя), как поэтической грезе поэта противоречит вторгнувшаяся в нее дорожная брань Чичикова и фельдъегеря из «казенного экипажа».
Alexandra (Arely) Поговорим поподробнее о метафорических смыслах образа дороги у Гоголя. Вначале о том смысле, который равнозначен жизненному пути человека.
Вообще-то это один из древнейших и самых распространенных образов. Можно без конца приводить поэтические примеры, в которых жизнь человека осмыслена как прохождение какого-то пути, дороги.
Вот стихотворение Е. Баратынского; оно так и называется: «Дорога жизни» (1825).
В дорогу жизни снаряжая
Своих сынов, безумцев нас,
Снов золотых судьба благая
Дает известный нам запас:
Нас быстро годы почтовые
С корчмы довозят до корчмы,
И снами теми путевые
Прогоны жизни платим мы.
Вдумаемся в этот образ. Жизнь человека уподобляется поэтом езде на перекладных; так назывались почтовые экипажи с лошадьми, менявшимися на почтовых станциях (корчмах). Возникает контраст начала путешествия и его конца — контраст, который тоже воспринимается метафорически: прожив жизнь, человек становится иным. Он расстается с мечтами и обольщениями юности, платит за жизненный опыт лучшими своими надеждами (их метафорическое обозначение — «прогоны»; кстати, стихотворение имело и другое название: «Прогоны жизни»).
Каким же словом можно кратко определить изменения, пережитые человеком? Словомразочарование; об этом говорит вся образность стихотворения, прежде всего - символика «снов золотых». Ведь «золотые сны» — это нечто высокое, вдохновенное, не выдерживающее соприкосновения с жестокой прозой.
Гоголь в «Мертвых душах» тоже развивает метафорический образ дороги как «жизни человека». Но при этом он находит свой оригинальный поворот образа.
Начало шестой главы. Рассказчик вспоминает о том, как в молодые годы его волновала встреча с любым незнакомым местом, с новыми людьми.
Теперь — иное. «Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на ее пошлую наружность; моему охлажденному взору неприютно, мне не смешно, и то, что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! о моя свежесть! »
Как и в стихотворении Баратынского, у Гоголя возникает контраст начала и конца, «прежде» и «теперь», контраст юности и зрелых лет человека. И вновь речь идет о невозвратных потерях: на «дороге жизни» утрачивается что-то очень важное, значительное. Но что именно?
Баратынский определенно говорил о несоответствии внешних впечатлений внутреннему настроению и ожиданиям, то есть о разочаровании. Гоголь говорит более осторожно - не о разочаровании, а об охлаждении («моему охлажденному взору...»). Встречи, которые раньше пробуждали любопытство, веселье, живое чувство, теперь оставляют холодным и безучастным.
Баратынский целиком на стороне своего героя, мечтателя с «золотыми снами», и против холодной действительности, развеявшей эти сны. У Гоголя «виноват» и сам «охлажденный», утративший непосредственность восприятия, свежесть ощущений.
Здесь, однако, вы можете напомнить, что Гоголь говорит в первом лице, то есть как бы о себе. Станет ли писатель обвинять сам себя? И зачем это ему нужно?
Но <…> мы уже знаем, рассказчик художественного произведения - понятие сложное. Не всегда рассказчик «равен» самому автору, не во всем совпадают их биографии, духовный облик, психологический склад.
И вот перед нами пример такого частичного несовпадения. Ведь сам-то автор «Мертвых душ» сохранил интерес к жизни: он по-прежнему жадно, с писательским любопытством всматривался в новые пявления, лица, события. Хотя, конечно, и Гоголь мог с горечью думать об утраченных надеждах и силах молодых лет, и он мог с глубоким чувством воскликнуть: «О моя юность! о моя свежесть! »
Alexandra (Arely) Но главное даже не в этих совпадениях или несовпадениях. Главное в том, что и с помощью повествования от первого лица автор создает такой же существенный (хотя и эпизодический) образ, как и с помощью повествования в третьем лице. Словом, «я» начала шестой главы - это тоже своеобразный персонаж, и в нем Гоголю тоже важно очертить определенный психологический облик, выдвинуть на первый план определенные черты.
Изменение человека на «жизненной дороге» - вот что выдвинуто на первый план в этом персонаже. Причем такое изменение, которое не без его участия, в котором и он повинен.
Зачем Гоголю понадобился такой поворот образа? Все это связано с внутренней темой настоящей главы. Ведь это глава о Плюшкине, о тех поразительных изменениях, которые пришлось пережить ему.
И описав эти изменения, Гоголь в известном лирическом отступлении вновь прибегает к образу дороги: «Забирайте же с собою в путь из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге: не подымете потом! »
Снова знакомая метафора — «дорога жизни», снова контраст начала и конца. Но суть изменения очерчена уж яснее ясного. Теперь это не разочарование, а опошление. Не утрата «снов золотых», а утрата элементарных «человеческих движений».
И не с горьким, холодным скепсисом наблюдает автор этот процесс, а с негодованием, смешанным с омерзением. Не в фаталистическое чувство - так было, так будет! - выливается это негодование, а в горячий призыв к молодым извлечь из чужого опыта уроки для своей жизни.
В одной из сохранившихся глав второго тома поэмы Чичиков говорит о себе: «Покривил, не спорю, покривил. Что ж делать? Но ведь покривил только тогда, когда увидел, что прямой дорогой не возьмешь и что косой дорогой больше напрямик».
Прямая дорога... Кривая дорога... Это тоже характерно гоголевские понятия. Гоголевский поворот в решении образа дороги.
Говорит все это о том же - об усилении этического момента. Ведь «прямая» или «косая дорога» - тоже образы метафорические. В одном случае подразумевается честная жизнь - по совести, по долгу; в другом - жизнь нечестная, подчиненная корыстным интересам.
Разумеется, то, что Чичиков прибегает к этим понятиям, не свидетельствует еще о его исправлении. По замыслу писателя, ему ещё предстоял длинный путь - и путь не такой уж «прямой»; еще много бесчестных поступков предстояло совершить ему. Да и говорит Чичиков о прямой и кривой дорогах пока больше в тоне самооправдания.
Но характерно уже то, что в сознании героя возникло это понятие, вернее, возникло различие двух дорог. Так Гоголь вводит в свой художественный мир важнейшие моральные координаты, с помощью которых он будет соотносить действительный и идеальный, желаемый путь персонажа.
Во время работы над «Мертвыми душами» образ прямой дороги приобрел такое значение, что писатель нередко прибегал к нему в своих письмах и беседах с друзьями.
Alexandra (Arely) П. Анненков вспоминает о том, как в 1841 году он расставался с писателем в Риме: «...Гоголь проводил меня до дилижанса и на расставаньи сказал мне с неподдельным участием и лаской: "Прощайте, Жюль. Помните мои слова. До Неаполя вы сыщете легко дорогу; но надо отыскать дорогу поважнее, чтоб в жизни была дорога; их множество и стоит только выбрать..."» Легко понять, какую дорогу имел в виду Гоголь.
Писатель прибегал к понятию прямой дороги и тогда, когда он говорил не об одном человеке, но о народе или даже человечестве в целом.
В предпоследней главе «Мертвых душ» сказано: «Много совершилось в мире заблуждений, которых бы, казалось, теперь не сделал и ребенок. Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь дос¬тигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой путь... И сколько раз, уже наведенные нисходившим с небес смыс¬лом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: "Где выход, где дорога? "»
Какая вдохновенная, яркая речь! Какая горькая, едкая ирония! Как она выстрадана писателем - за нею угадываются многолетние размышления над книгой истории, выношенный личный опыт.
Более важной темы трудно себе представить, ведь речь идет об «уклонении от истины» не одного человека, но всего человечества. И подразумеваются не только ошибки в мышлении, но извращения в исторических судьбах, во всем строе человеческих отношений. Но, с дугой стороны, из чего слагалось это общее уклонение от прямой дороги истории, как не из уклонений конкретных, определенных людей?
Образ дороги бесконечно расширяет диапазон поэмы - до произведения о судьбе всего народа, всего человечества.
Alexandra (Arely) Есть в описании дороги в «Мертвых душах» и такие строки: «Боже! Как ты хороша подчас, далекая, далекая дорога! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала. А сколько родилось в тебе чудных замыслов, поэтических грез, сколько перечувствовалось дивных впечатлений! ..»
Не всегда, как мы знаем, повествователь, рассказчик биографически совпадает с самим писателем. Но в данном случае - такое совпадение налицо.
Это ведь сам Гоголь так глубоко любил дорогу, так самозабвенно «хватался» за нее в трудные дни своей жизни. Это Гоголь в 1829 году, после катастрофы своей первой книжки, полуподражательной поэмы «Ганц Кюхельгартен», после других неудач, в том числе, возможно, и
Любовной неудачи, «как погибающий» бросился в дорогу — в Любек, Травемюнде… «…Мне нужно переделать себя, переродиться, оживиться новою жизнью, расцвесть силою души...» - писал он матери, отправляясь в путь.
Это Гоголь после премьеры «Ревизора», уязвленный грубой бранью «неприятелей литературных, продажных талантов», вновь пускается в дальнюю дорогу, чтобы в спокойствии духа обдумать свои обязанности гражданина и писателя, чтобы творить «Мертвые души»...
«...Сколько родилось в тебе чудных замыслов...» - говорится о дороге в «Мертвых душах». И это вновь гоголевский опыт, существенная часть гоголевской биографии.
В 1839 году Гоголь писал одному из друзей из Вены: «Труд мой, который начал, не идет; а, чувствую, вещь может быть славная... Я на¬деюсь много на дорогу. Дорогою у меня обыкновенно развивается и приходит на ум содержание; все сюжеты почти я обделывал в дороге».
Ожидания не обманули Гоголя. Дорога много помогла выяснению замысла.
Встретившийся позднее с Гоголем молодой литератор Василий Панов рассказывал: «Хотя я в душе никогда не переставал быть убежденным, что Гоголь непременно пробудится с новыми силами, но, признаюсь, мне кажется - я уже забывал видеть в нем Гоголя, как -вдруг в одно утро, дней 10 тому назад, он меня угостил начало нового произведения! ..»
Это были не «Мертвые души». «Новое произведение» — драма запорожской истории, так и не завершенная, — драма, над которой Гоголь работал, отвлекаясь от своего главного труда.
В конце 1840 года, приготовляя к «совершенной очистке» первый том поэмы, Гоголь думает о ее «дальнейшем продолжении», о втором и третьем томах. «...Теперь я вижу, что может быть со временем кое-что колоссальное, если только позволят слабые мои силы». И вновь - надежды на путешествия, на дорогу. «...Лето, лето - это я уже испытал - мне непременно нужно провести в дороге».
Спустя несколько месяцев, в марте 1841 года, Гоголь пишет С. Т. Аксакову: «Создание чудное творится и совершается в душе моей… О, если бы еще три года с такими свежими минутами! Столько жизни прошу, сколько нужно для окончания труда моего». И вновь мечты о дороге, о дороге... «Теперь мне нужны необходимо дорога и путешествие: они одни, как я уже говорил, восстановляют меня».
Через несколько дней: «Дорога, дорога! Я сильно надеюсь на дорогу».
Вот как много означал для автора «Мертвых душ» образ дороги. Он не только пронизывает всю поэму, раскрывая свои различные грани, но и переходит из художественного произведения в реальную жизнь, чтобы затем возвратиться из реальности в мир вымысла.
Дорога - это художественный образ и часть гоголевской биографии.
Дорога - это источник перемен, жизни и подспорье в трудную минуту.
Дорога - это и способность к творчеству, и способность к познанию истинного («прямого») пути человека и всего человечества, и надежда на то, что такой путь удастся открыть современникам. Надежда, которую Гоголь страстно стремился удержать до конца жизни.
Yana (Dacey) вопрос по поэмее "мертвые души"
помогите пожалуйста срочноооо)
вопрос такой "Что герой(Чичиков)оставил на дороге? а что сумел сохранить???
Alexandra (Arely) Яна, а что значит дорога в поэме "Мертвые души"? Что имеет Чичиков в начале пути? А каков он в конце пути?
Viktoria (Kuba) что сумел сохранить, —
проявление живого человеческого чувства.
Viktoria (Kuba) «Забирайте же с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге;
не подымете потом! »
- следовательно, то что он оставил
Alexandra (Arely) "Прежде, давно, в лета моей юности, в лета невозвратно мелькнувшего моего детства, мне было весело подъезжать в первый раз к незнакомому месту: всё равно, была ли то деревушка, бедный уездный городишка, село ли, слободка, любопытного много открывал в нем детский любопытный взгляд. Всякое строение, всё, что носило только на себе напечатленье какой-нибудь заметной особенности, всё останавливало меня и поражало. Каменный ли, казенный дом, известной архитектуры с половиною фальшивых окон, один-одинешенек торчавший среди бревенчатой тесаной кучи одноэтажных мещанских, обывательских домиков, круглый ли, правильный купол, весь обитый листовым белым железом, вознесенный над выбеленною, как снег, новою церковью, рынок ли, франт ли уездный, попавшийся среди города, -- ничто не ускользало от свежего, тонкого вниманья, и, высунувши нос из походной телеги своей, я глядел и на невиданный дотоле покрой какого-нибудь сюртука, и на деревянные ящики с гвоздями, с серой, желтевшей вдали, с изюмом и мылом, мелькавшие из дверей овощной лавки вместе с банками высохших московских конфект, глядел и на шедшего в стороне пехотного офицера, занесенного бог знает из какой губернии, на уездную скуку, и на купца, мелькнувшего в сибирке на беговых дрожках, и уносился мысленно за ними в бедную жизнь их. Уездный чиновник пройди мимо -- я уже и задумывался: куда он идет, на вечер ли к какому-нибудь своему брату или прямо к себе домой, чтобы, посидевши с полчаса на крыльце, пока не совсем еще сгустились сумерки, сесть за ранний ужин с матушкой, с женой, с сестрой жены и всей семьей, и о чем будет веден разговор у них в то время, когда дворовая девка в монистах или мальчик в толстой куртке принесет, уже после супа, сальную свечу в долговечном домашнем подсвечнике. Подъезжая к деревне какого-нибудь помещика, я любопытно смотрел на высокую, узкую деревянную колокольню или широкую, темную деревянную старую церковь. Заманчиво мелькали мне издали, сквозь древесную зелень, красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою наружностью, и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и сыновья ли у него или целых шестеро дочерей с звонким девическим смехом, играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.
Теперь равнодушно подъезжаю ко всякой незнакомой деревне и равнодушно гляжу на ее пошлую наружность; моему охлажденному взору неприютно, мне не смешно, и то, что пробудило бы в прежние годы живое движенье в лице, смех и немолчные речи, то скользит теперь мимо, и безучастное молчание хранят мои недвижные уста. О моя юность! о моя свежесть! "
Н.В.Гоголь "Мертвые души"
Alexandra (Arely) Всем известен апофеоз дороги в «Мертвых душах»: «Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в слове: дорога! ... Боже! Как ты хороша подчас, далекая, далекая дорога! Сколько раз, как погибающий и тонущий, я хватался за тебя, и ты всякий раз меня великодушно выносила и спасала! » Критики России, пожалуй, усмотрят в этом пресловутую безбытность русского человека, кочевнический архетип, противостоящий методическому бытоустройству западных народов, умеющих скрупулезно возделывать микромир, вместо того, чтобы лихо ломать и покидать его. Но ведь не только в «степном архетипе» здесь дело. Душа человеческая, согласно христианскому учению, всегда странница, всегда в пути между временным земным своим пристанищем и небесной обителью. Ей тоже положено не застревать в повседневности, не абсолютизировать быт как главный предмет человеческих забот, а помнить о том, что превыше всякого быта. Душа — хранительница небесного огня оказывается временной пленницей здесь, на земле, где нет ей успокоения и удел ее — томление и тоска по высшему. Вот этот мотив тоскующей души всего ярче характеризует наше русское мироощущение с присущим ему острым чувством земной бесприютности.
Asya (Fritzie) Мне кажется, Гоголя разрывали противоречивые чувства - он страстно любил земную жизнь и ужасался её мимолетности. Он страстно хотел верить, что возможна некая идеальная жизнь, и ужасался той жизни, что видел вокруг себя.
И он бежал, бежал... от жизни и от себя.
Alexandra (Arely) Герои Гоголя часто путешествуют и все они влюблены в дорогу. Хлестаков и Чичиков мчались по России в экипажах, лишь ненадолго останавливаясь на пути. Философ Хома Брут передвигался пешком, в бричке и верхом (на ведьме, равно как и сам служил для неё средством передвижения). Запорожские казаки проводили едва ли не всю жизнь в сёдлах. Одинокие художники и поручики мерили шагами петербургские проспекты. Акакий Акакиевич Башмачкин лишился горячо любимой шинели на пути домой. А помните это:
Чичиков только улыбался, слегка подлётывая на своей кожаной подушке, ибо любил быструю езду. И какой же русский не любит быстрой езды? …Кажись, неведомая сила подхватила тебя на крыло к себе, и сам летишь, и всё летит: летят вёрсты, летят навстречу купцы на облучках своих кибиток, летит с обеих сторон лес с тёмными строями елей и сосен … летит вся дорога невесть куда в пропадающую даль, и что-то страшное заключено в сем быстром мельканье, где не успевает означиться пропадающий предмет, - только небо над головою, да лёгкие тучи, да продирающийся месяц одни кажутся недвижны. Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал? (Гоголь Т.5: 225-226).
Вот так и сам Гоголь. Он очень любил дорогу: он бежал за границу после творческих провалов, он использовал дорогу как лекарство от хандры, от нервных потрясений, да от любой болезни. Были случаи, когда дорога спасала его от состояния, близкого к смерти. Дорога его вдохновляла, исцеляла и возрождала. Рассмотрев хотя бы краткую летопись этих побегов и исцелений, можно прийти к неожиданным выводам.
Вот эта летопись.
Бегство первое: Из Петербурга в Любек, 1829
Впервые Гоголь использовал дорогу как средство от горестей, какими его встретил Петербург в 1829 году. Горести были такие: жизнь в столице оказалась чрезвычайно дорогой; служебные места, какие можно было получить в Петербурге, не удовлетворяли его честолюбие, но даже и скромное место он долго не мог найти, несмотря на протекцию; он потерпел неудачу в отношениях с петербургской красавицей; его первая публикация получила разгром в литературных журналах; наконец, петербургский климат расстроил его хрупкое здоровье. И о чудо! Все эти трудности устранились разом и быстро, с помощью очень простого средства - короткое путешествие в Германию совершенно примирило Гоголя со всеми неприятностями петербургской жизни (Гоголь прибыл в Любек 13 августа 1829 года и 22 сентября уже вернулся в Петербург).
Константин Мочульский, в книге Духовный путь Гоголя (1934), объясняет первый побег Гоголя за границу в 1829 году провалом его первой публикации:
Неудачи с поисками службы заставляют Гоголя вспомнить о поэме Ганц Кюхельгартен, написанной ещё в 1827 году в Нежине. Он издаёт её на последние деньги под псевдонимом Алова. После жестокой расправы Московского телеграфа и Северной пчелы Гоголь «бросился со своим верным слугой Якимом по книжным лавкам, отбрал у книгопродавцев экземпляры, нанял номер в гостинице и сжёг все до единого» (Н.Кулиш. Записки о жизни Н.В. Гоголя. СПб. 1856).
И тут первой мыслью оскорблённого автора было: бежать. Воспользовавшись деньгами, присланными матерью для уплаты процентов в опекунский совет, Гоголь садится на корабль и уезжает в Любек (Мочульский 11).
Alexandra (Arely) Сам Гоголь, в письме к матери от 24 июля 1829 года, мотивирует этот поступок иначе: он считал, что оставаясь в Петербурге нарушает волю Божию о служении человечеству в дальней стороне, и в наказание Господь послал ему такое жгучее чувство неудовлетворённой любви, что «нужно бежать от себя». Вот выдержки из письма:
Маминька! …Непонятная сила нудит и вместе отталкивает … излиться пред вами и высказать всю глубину истерзанной души. Я чувствую налегшую на меня справедливым наказанием тяжкую десницу Всемогущего; но как ужасно это наказание! … Он указал мне путь в землю чуждую, чтобы там воспитал свои страсти в тишине, в уединении, в шуме вечного труда и деятельности, чтобы я мог сам по скользким ступеням подняться на высшую, откуда бы был в состоянии рассеевать благо и работать на пользу мира. И я осмелился откинуть эти Божественные помыслы и пресмыкаться в столице здешней между сими служащими, издерживающими жизнь так бесплодно <…> Наконец … какое ужасное наказание! Ядовитее и жесточе его для меня не было ничего в мире… Это божество, но облечённое слегка в человеческие страсти… Глаза, быстро пронзающие душу…их сияния, жгущего, проходящего насквозь всего, не вынесет ни один из человеков… Адская тоска с всевозможными муками кипела в груди моей. О какое жестокое состояние! … Всё в мире было для меня чуждо, жизнь и смерть равно несносны … Я увидел, что мне нужно бежать от самого себя, если я хотел сохранить жизнь… В умилении я признал невидимую Десницу, пекущуюся обо мне, и благословил так дивно назначаемый путь мне … Не ужасайтесь разлуки - я далеко не поеду: путь мой теперь лежит в Любек (Гоголь Т. 9: 29-31).
В том же письме проскальзывают честолюбивые мотивы отъезда: мало того, что должности в петербургских канцеляриях не приносят ни славы, ни дохода, но даже и эти должности недоступны Гоголю. И эти неудачи он тоже объясняет как проявление Божией воли на его отъезд из Петербурга:
Что за счастие дослужить в 50 лет до какого-нибудь статского советника, пользоваться жалованием, едва стающим держать себя прилично, и не иметь силы принесть на копейку добра человечеству … Несмотря на всё это, я решился служить здесь во что бы то ни стало, но Богу не было то угодно. Везде совершенно я встречал одни неудачи… Люди, без всякой протекции получали то, что я с помощью моих покровителей не мог достигнуть; не явный ли был здесь надо мною промысл Божий? (Гоголь Т.9: 30).
В письме от 13 августа (н.ст.) того же года, уже из Любека, он называет ещё одну причину своей поездки - физический недуг, вызванный петербургским климатом:
Я, кажется, и забыл объявить вам главной причины, заставившей меня ехать именно в Любек. Во всё почти время весны и лета в Петербурге я был болен; теперь хотя и здоров, но у меня высыпала по всему лицу и рукам большая сыпь. Доктора сказали, что это следствие золотухи…, и присудили пользоваться водами … в небольшом городке, в 18 верстах от Любека……(Гоголь Т.9: 35-36).
И вот, уже к 25 августа (н.ст.) всё того же года лечение принесло ощутимый результат: ни климат, ни красавицы, ни канцелярии Петербурга больше не пугают Гоголя, и он готов вернуться и занять там любую невидную должность, о чём радостно пишет из Любека:
Ради Бога, не беспокойтесь обо мне: я чувствую себя несравненно лучше и здоровее, климат здешний совершенно поправил меня; короче сказать, тело моё совершенно здорово… Лето в Петербурге уже прошло, и тамошний климат теперь уже не может быть для меня вреден… По крайней мере я теперь в силах занять в Петербурге предлагаемую должность и надеюсь, что новые занятиядадут силу душе моей быть равнодушнее и невнимательнее к мирским горечам (Гоголь Т.9: 37).
Alexandra (Arely) Первый опыт исцеления бегством пригодился при новом серьёзном испытании - «провале» Ревизора в 1836 году. Никакого провала, как мы знаем, не было- наоборот, пьеса имела ошеломительный успех у избалованных и требовательных петербургских зрителей. Однако, Гоголю, горячо верившему тогда в свою миссию комического автора, искореняющего общественные пороки, нужно было другое - не аплодисменты и не «смех в зале», а всенародное покаяние и последующее за ним немедленное перерождение соотечественников, то есть что-то похожее на историю ниневитян под влиянием проповеди пророка Ионы. Этого не случилось, и оскорблённый Гоголь использовал уже испытанное средство - убежал за границу, не простившись ни с кем. Лечение сработало ещё быстрее и действеннее, чем в 1829 году.
Свидетельствует Константин Мочульский:
«Ревизор имел полный успех на сцене: общее внимание зрителей, рукоплескания, задушевный и единогласный хохот, вызов автора… ни в чём не было недостатка» (Кн. Петр А. Вяземский). Но Гоголь ничего не видит и не слышит: он потрясён «восстанием против него России» и спешит бежать за границу. Разбитый душой и телом, уезжает в чужие края «разгулять свою тоску». … Но не успел Гоголь ступить на немецкую землю, как душевное состояние его резко изменилось; всё вдруг стало ему понятно; в самой глубине мрака зажёгся свет, и душа наполнилась торжественной радостью. Недавняя немощь обратилась в «львиную силу», и в свете всего этого озарения ему открылся «непостижимо-изумительный смысл» всей его жизни (Мочульский 21).
Как и в случае первого побега, помимо очевидных причин отъезда, Гоголь упоминает и физические недомогания (в письме от 10 мая 1836 года из Санкт-Петербурга к Михаилу Петровичу Погодину (1800-1875):
Еду за границу, там размыкаю ту тоску, которую наносят мне ежедневно мои соотечественники. Писатель современный, писатель комический, писатель нравов должен подальше быть от своей родины. Пророку нет славы в отчизне. Что против меня восстали теперь все сословия, я не смущаюсь этим, а мне тягостно, грустно, когда видишь против себя несправедливо восстановленных своих же соотечественников, которых от души любишь… Но Бог с ними. Я не оттого еду за границу, чтобы не умел перенести этих неудовольствий. Мне хочется поправиться в здоровье (Гоголь Т. 9: 78)
Alexandra (Arely) Гоголь уже знает, что быстро исцелится в поездке, и потому строит планы на будущее (в том же письме):
Мне хочется … рассеяться, развлечься и потом, избравши несколько постоянное пребывание, обдумать хорошенько труды будущие. Пора мне уже творить с бульшим размышлением…
Однако же «постоянное пребывание» он понимает по-своему:
Лето буду на водах, август месяц на Рейне, осень в Швейцарии, уединюсь и займусь. Если удастся, то зиму думаю пробыть в Риме или Неаполе (Гоголь Т.9: 78).
Свидетельство о том, как быстро (всего только за месяц! ) и как значительно изменила состояние Гоголя поездка 1836 года, находим в его письме к Василию Андреевичу Жуковскому (1787-1852) из Гамбурга, от 28 июня (н.ст.):
Львиную силу чувствую я в душе своей… Пора, пора наконец заняться делом. О, какой непостижимо изумительный смысл имели все случаи и обстоятельства моей жизни! Как спасительны были для меня все неприятности и огорчения. … И нынешнее моё удаление из отечества, оно послано свыше, тем же великим Провидением, ниспославшим всё на воспитание моё. Это великий перелом, великая эпоха моей жизни (Гоголь Т.9: 80).
Обратим внимание на то, как хорошо Гоголь перенёс долгую пароходную качку, в отличие от других пассажиров, а также на то, как небрежно он пишет теперь о своём физическом недуге:
Наше плавание было самое несчастное: вместо четырёх дней, пароход шёл целые полторы недели, по причине бурного и дурного времени и беспрестанно портившейся пароходной машины. Один из пассажиров … умер. В Ахене дождусь совета Коппа, к которому послал описание моей болезни, впрочем, не слишком важной (Гоголь Т.9: 80).
Alexandra (Arely) Знаменитый «венский кризис» 1840 года - странная болезнь, едва ли не смерть, и последовавшее за ней чудесное исцеление - многими расценивается как резкий перелом в мировоззрении Гоголя, приведший его к Богу. Например, Игорь Золотусский даже выбрал название Поворот в своей книге о Гоголе для главы, в которой речь идёт о венском кризисе (286). Однако, все предыдущие записи в нашей летописи гоголевских путешествий содержат достаточно его высказываний о Боге, Промысле и Провидении для того, чтобы не согласиться с мнением о неожиданном и коренном переломе в мировоззрении Гоголя, состоявшемся летом 1840 года. Но, конечно, нет никаких сомнений и в том, что он приобрёл тогда в Вене какой-то новый духовный опыт - вырос духовно, поднялся на следующую ступень духовной лестницы, как сказал бы он сам.
Игорь Золотусский полагает, что кризис развивался так:
…В середине июня прибыли в Вену. Здесь Гоголь решил остановиться, ему советовали попользоваться вновь открытыми водами. … Сначала воды освежили его и подняли дух. Он почувствовал лёгкость в теле, ему не писалось, а почти пелось… Но вот что-то сломалось в его настроении: то ли сказалось напряжение, испытанное за месяцы пребывания в России, то ли перегрузка в труде, то ли лечение подействовало. Слабое отклонение в здоровье - и всё пошло прахом. Страх включился в работу нервов. Страх болезненного расстройства, которое не позволит ему закончить его труд…, страх слечь окончательно, страх новой болезни, которую он раньше не испытывал… Горела в сухом жару голова, дышать было нечем, ни есть, ни спать он не мог, и страх, нарастая как ком, катил его под гору.
Случилось это в какие-нибудь дни - он вдруг оказался на дне глубокой ямы, сверзившись в неё с высоты «радости и сладкого трепета», испытанного при приезде в Вену… Сам воздух кажется ему неприятным - тень отца приходит в бессонные ночи, и он вспоминает, что … тот также предчувствовал свой конец и … уехал умирать из дому. Умереть вдали от России, в чужой земле… и быть погребену в чужой земле… Страх смерти соединяется со страхом остаться здесь навсегда. Никогда ещё смерть не подходила к Гоголю так близко, как на этот раз…
Венский кризис - более чем недуг, настигший Гоголя в дороге. Это та остановка в пути, которая выправляет весь путь. Полумёртвый он садится в дилижанс и с последними надеждами на перемену места просит везти его в Рим. … И, как всегда, дорога его спасает (Золотусский 286-289)
Tags: Что, обозначает, слово, дорога
Текст песни С боем взяли мы Орёл, город весь прошли, И последней улицы название прочли, А название такое,...
Русский язык. Задание А12. Лексическое значение слова. | Автор топика: Nikolay
Лексическое значение слова
Основной значимой единицей языка является слово. Совокупность всех слов языка составляет его лексику.
Раздел науки о языке, изучающий словарный состав языка, называется лексикологией. В лексикологии изучаются самостоятельные слова с точки зрения их лексического значения, употребления и происхождения.
То, что обозначает слово, называется его лексическим значением.
Слова, имеющие одно лексическое значение, называются однозначными (акация).
Слова, имеющие несколько лексических значений, называются многозначными (покрыть).
Слова могут выступать в прямом значении, которое является основным.
Переносное значение слова – это новое лексическое значение, которое возникло на основе прямого и связано с ним по смыслу (лента в волосах, лента транспорта, лента дороги). Переносное значение является одним из значений многозначного слова. Оно происходит на основе сходства по пространственно-временным признакам и по признакам формы, цвета, материала, назначения.
Синонимы. антонимы, омонимы
Синонимы – это слова, различные по звучанию и написанию, но сходные по лексическому значению (катастрофа, крушение, крах).
Существуют следующие виды синонимов:
– смысловые (отличающиеся оттенками значения): гнев – ярость-,
– стилистические (отличающиеся экспрессивной окраской, принадлежностью к определенному стилю): смотреть – зырить;
– абсолютные (не отличающиеся экспрессивной окраской, оттенками лексического значения и стилевой закрепленностью): бегемот – гиппопотам.
По морфемному составу синонимы могут быть однокорневыми (неграмотный – безграмотный) и разнокорневыми (плохой – ужасный, отвратительный).
Несколько слов-синонимов образуют синонимический ряд, в котором слова различаются оттенками лексического значения (смотреть, глядеть – нейтральное, взирать – книжное, зырить – разговорное, просторечное).
Функции синонимов в речи:
– уточнение;
– замещение;
– экспрессивно-стилистическая.
Антонимы – это слова, противоположные по лексическому значению (правда – ложь).
Антонимы лежат в основе антитезы (противопоставление).
Виды антонимов:
– качественные (плохой – хороший);
– количественные (много – мало);
– временные (рано – поздно);
– пространственные (далеко – близко);
– отвлеченные понятия (добро – зло);
– действия, состояния (приходить – уходить; заболеть – выздороветь).
Омонимы – это слова одной и той же части речи, которые одинаковы по звучанию и написанию, но различны по значению (кок – род прически, кок – повар на судне). Лексические значения омонимов не связаны между собой.
Омонимы в языке появляются в результате:
– заимствования слов из других языков (кок);
– превращения одного из лексических значений многозначного слова в самостоятельное (коса – «заплетенные волосы»; коса – «сельскохозяйственное орудие»);
– словообразования (посол – «должность дипломата»; посол – «соление чего-либо»).
Существуют следующие разновидности омонимов:
– лексические омонимы (косить траву косой – девичья коса);
– омоформы (мой руки – мой пиджак);
– омофоны (леса – лиса);
– омографы (мука – мука).
Отличайте омонимы от многозначных слов: в многозначных словах значения связаны между собой, омонимы же – разные слова, между которыми нет ничего общего (норка – «животное семейства куньих», норка – жилище животного).
К омонимам примыкают паронимы – слова с различным написанием и схожим звучанием (рассвет – расцвет, весело провести время – мало весило). Близость паронимов по звучанию и написанию может привести к лексическим ошибкам (Сравните: «утверждающий ответ» вместо правильного: «утвердительный ответ»).
Nikolay (Erich) Фразеологические обороты
Фразеология – раздел науки о языке, изучающий устойчивые сочетания слов.
Фразеологизмы – это устойчивые сочетания слов, близкие по лексическому значению одному слову (бить баклуши – бездельничать). Лексическое значение имеет фразеологизм в целом: «за тридевять земель» – далеко.
Среди фразеологизмов выделяют:
– фразеологические сращения (фразеологические обороты, в которых значение фразеологизма не мотивировано значением входящих в него слов): «заморить червячка»;
– фразеологические единства (фразеологические обороты, в которых каждое из входящих в него слов сохраняет образное значение, мотивирующее общий смысл): «вставлять палки в колеса»;
– фразеологические сочетания (фразеологические обороты, в которых одно из слов ограничено в своем употреблении): «собачий холод».
Фразеологизмы могут иметь синонимы («на краю света», «куда ворон костей не заносил», «за тридевять земель» – далеко) и антонимы («возносить до небес» – «втаптывать в грязь»).
Фразеологизм является одним членом предложения.
Nikolay (Erich) Группы слов по происхождению и употреблению
По происхождению все слова в русском языке делятся на заимствованные и исконно русские.
Исконно русские – это слова, которые возникли в русском языке (ладья, жизнь).
Заимствованные слова – это слова, которые пришли в русский язык из других языков (башмак, кухня, лекция).
Источниками лексических заимствований для русского языка были тюркские языки (амбар, аркан, деньги, ватага), греческий (алфавит, ангел), латинский (администрация, планета, синтаксис), немецкий (масштаб, штурман, кухня), английский (вагон, спорт, экспресс), французский (бульвар, гарнизон, ресторан, шедевр).
Слова, вышедшие из активного употребления, называются устаревшими (урядник, чело).
Среди устаревших слов выделяют:
– историзмы – слова, обозначающие названия предметов и явлений, которые вышли из обихода (кольчуга, ликбез)',
– архаизмы – слова, которые вышли из употребления, потому что были заменены новыми (лоб – чело).
Среди архаизмов выделяют следующие группы:
– лексико-фонетические (врата – ворота);
– лексико-словообразовательные (рыбарь – рыбак);
– лексико-семантические (слова с устаревшим лексическим значением: любовник в значении «любимый»).
Устаревшие слова могут служить средством придания речи торжественного характера («град Петра») и в то же время употребляются как средство иронии, насмешки: «Тернии славы сейчас же впились в благородные лбы спутников» (И. Ильф и Е. Петров).
Новые слова, возникающие в языке, называются неологизмами (кибернетика, алгоритм). Они появляются в результате необходимости дать названия новым предметам и явлениям, входящим в жизнь в связи с развитием науки, техники, искусства, общественных отношений.
Неологизмы могут быть авторскими (легкомыслая головенка (В. Маяковский)).
Некоторые неологизмы утрачивают оттенок новизны и становятся общеупотребительными: космонавт, светофор.
По сфере употребления слова в русском языке делятся на общеупотребительные и необщеупотребительные.
Общеупотребительные – это слова, которые употребляются всеми людьми, независимо от профессии и места жительства (дочь, хороший).
К необщеупотребительным словам относятся:
– диалектизмы – слова, употребляемые жителями той или иной местности (бульба – картошка, буряк – свекла);
– профессионализмы – слова, употребляемые людьми той или иной профессии (найтов – крепление на судах шлюпок для предохранения от срыва с места);
– арго (жаргон) – экспрессивно окрашенные слова, которыми обозначаются общеизвестные понятия в узком, социально ограниченном кругу людей (усекать – понимать (молодежное арго)).
В зависимости от стиля речи слова могут быть книжными и разговорными:
– поэтизмы (обаяние);
– просторечные (ишь);
– экзотизмы (аул);
– варваризмы (трепло);
– термины (морфология);
– разговорно-литературные (красотища).
дорога — Викисловарь
Слово дорога входит в список Сводеша-200 (170). ... дорога в Викицитатнике ... с дёргать и означает «продранное в лесу пространство»); отсюда же, ...
